ГЛАВА IV.   ЕВРОПЕЙСКОЕ ПРЕЦЕДЕНТНОЕ ПРАВО В КОНТЕКСТЕ ДЕЙСТВИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ КОНВЕНЦИИ О ЗАЩИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ОСНОВНЫХ СВОБОД.

7. Право на уважение частной и семейной жизни (ст. 8)

Гарантируемые по ст. 8 права наиболее часто в литературе определяются единым термином «право на частную жизнь» (« the right to privacy », « le droit а la vie prive »). В своем прецедентном праве Европейская Комиссия по правам человека установила связь между ст. 8 и ст. 10, защищающей свободу выражения мнений. По мнению Комиссии, «концепция частной жизни по ст. 8 включает также, в определенной степени, право на установление и поддержание отношений с другими людьми в целях реализации личности» 332. Два элемента права на частную жизнь, как оно определено выше, не упомянуты в ст. 8. Однако в п. 2 ст. 10 имеется прямая ссылка на эти два элемента как на основания для ограничения свободы выражения мнений: защита репутации и предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально. Для обоснования таких ограничений требуется наличие ясной и четкой правовой базы — они должны быть «предусмотрены законом». Кроме того, Европейская Комиссия установила, что право на защиту репутации является гражданским правом по смыслу п. 1 ст. 6 333. Таким образом, Комиссия косвенно признала, что покушение на частную репутацию может рассматриваться как нарушение ст. 8 334.

Что касается уважения частной жизни, то наибольшее число жалоб в страсбургские контрольные органы касалось вопроса регистрации лиц и информации о них. При этом Европейская Комиссия пришла к выводу, что практика регистрации со стороны полиции и судебных органов не противоречит ст. 8, даже если регистрация затрагивает лиц, никогда не привлекавшихся к уголовной ответственности 335. Однако данная точка зрения выглядит достаточно сомнительной, так как в этой связи представляется целесообразным изучить вопрос о применимости одного из двух оснований для ограничения права по п. 2 ст. 8.

Регистрация информации о частных лицах полицией и судебными органами, а также при опросе населения имеет давние традиции. Но в последнее время развитие компьютерной техники достигло таких высот, что все больше и больше информации личного характера заносится в банки данных государственных и частных учреждений. В большинстве случаев использование такой информации неподконтрольно частным лицам, даже когда соответствующие данные предоставлены ими самими добровольно. При этом вполне реально возникновение ситуации с вмешательством в частную жизнь. В этом случае государственные органы обязаны соблюдать положения ст. 8. Что же касается частных, негосударственных учреждений, то здесь встает вопрос о применимости положений Европейской конвенции, в частности ст. 8, к отношениям между частными лицами, т. е. возникает вопрос о Drittwirkung 336. П. 2 ст. 8 ясно говорит о «вмешательстве публичной власти». Из этого можно было бы сделать вывод, что вся статья относится исключительно к действиям органов власти. Вместе с тем ст. 8 можно толковать таким образом, что п. 1 запрещает всякое вмешательство в частную и семейную жизнь, а п. 2 допускает такое вмешательство только на определенных основаниях и только государственными учреждениями. Однако развитие прецедентного права по ст. 8 развивалось в ином направлении. По мнению Европейского Суда, целью ст. 8 «является прежде всего защита частных лиц от произвольного вмешательства в их частную или семейную жизнь со стороны государственных властей» 337. В настоящее время отмечается очевидное стремление в теории международного права прав человека по-новому осмыслить вопрос о возможной ответственности частных лиц за нарушение прав человека. В этой связи не исключено, что постепенно Европейский Суд по правам человека может пересмотреть свой подход к толкованию ст. 8 в данном направлении и признает ее применение к отношениям между частными лицами. Конечно, это не будет означать, что Европейский Суд сможет рассматривать жалобы о нарушении ст. 8 со стороны частных лиц. Однако на положения ст. 8 в аспекте ее нарушения индивидами можно будет ссылаться в национальных судах тех стран, где международные договоры имеют прямое действие. Более того, в этом случае в силу ст. 8 у государств–участников Конвенции появится обязательство обеспечить в максимально возможной степени уважение частной жизни со стороны негосударственных структур посредством принятия соответствующего законодательства и иных мер.

Другой пример вмешательства в частную жизнь — проведение обязательного медицинского или психиатрического освидетельствования. Как признала Европейская Комиссия, «обязательное медицинское вмешательство, даже если оно имеет ограниченный масштаб, должно рассматриваться как затрагивающее это право» 338. Наиболее часто Комиссия сталкивалась с этим при рассмотрении жалоб обвиняемых в совершении преступлений. По мнению Комиссии, обязательное психиатрическое освидетельствование представляет собой нарушение п. 1 ст. 8, но в этом случае необходимо изучить вопрос о его обоснованности в соответствии с п. 2 той же статьи. Аналогичное изучение вопроса необходимо произвести и при других фактах вмешательства в частную жизнь обвиняемых, таких как обыск лица, его багажа и автомобиля 339; произведение фотосъемки и распространение фотографий; взятие отпечатков пальцев и анализов крови 340; а также произведение аудиозаписи, которая позже используется в качестве доказательства против обвиняемого на суде 341.

Другой аспект частной жизни, в отношении которого в законодательстве большинства государств-участников установлены далеко идущие ограничения, — сексуальная жизнь: запрет на половые сношения с несовершеннолетними, запрет на гомосексуальные отношения, запрет использования (или продажи) контрацептических средств и т. д. По мнению Европейской Комиссии и Европейского Суда, данный аспект  — весьма важная сторона частной жизни 342.

Комиссия неоднократно заявляла, что «запрет в уголовном законодательстве гомосексуальных актов… между согласными на то мужчинами составляет вмешательство в “частную жизнь” соответствующих лиц по п. 1 ст. 8» 343. Кроме того, законодательное регулирование вопроса об абортах «также составляет вмешательство в частную жизнь, которое может быть оправдано или не оправдано в соответствии с п. 2 ст. 8» 344.

Комиссия получала жалобы от лиц, совершивших операцию по изменению пола, утверждавших, что отказ государств учесть изменение их статуса нарушает их права в соответствии со ст. 8 Конвенции. При рассмотрении дела Ван Оостервийк Европейская Комиссия пришла к выводу, что отказ бельгийских властей учесть «существенный аспект его личности: его половую принадлежность, являющуюся результатом его изменившейся физической формы, его физической внешности и его социальной роли» следует рассматривать в качестве «действительного отказа признать уважение его частной жизни по смыслу п. 1 ст. 8 Конвенции» 345. В свою очередь, Европейский Суд по правам человека не рассмотрел данное дело по существу, так как пришел к выводу, что петиционер не исчерпал всех внутренних средств защиты своего права 346. В более позднем докладе по делу Рис Комиссия подтвердила ранее занятую позицию, что ст. 8 необходимо толковать как защищающую транссексуалов против непризнания его/ее изменения пола как части его/ее личности.

В своих решениях по делам Рис и Коссей Суд подтвердил право транссексуалов менять свой пол, но отнюдь не документы о гражданском состоянии. Таким образом, Суд не нашел нарушения ст. 8 в действиях Великобритании. Напомнив о необходимости поиска компромисса между общими интересами и интересами частного лица, Суд пришел к выводу, что государства не несут обязанности изменения существующей системы регистрации рождения в интересах транссексуалов 347. Однако в одном из последующих решений по аналогичному делу было констатировано нарушение ст. 8 в действиях Франции 348.

Обязанность заключенных носить специальную тюремную одежду была также признана Комиссией вмешательством в частную жизнь. Но после длительного изучения вопроса Комиссия признала такую меру необходимой в интересах общественного порядка и в целях предотвращения беспорядков или преступлений 349. В то же время Комиссия пришла к выводу, что ограничение круга лиц, которые могут посещать заключенных, их родственниками и близкими друзьями, — разумный шаг и не может рассматриваться в качестве вмешательства в частную жизнь заключенных 350. Вместе с тем, как представляется автору, любое такое ограничение можно считать вмешательством в частную жизнь заключенного и поэтому должно каждый раз рассматриваться на предмет обоснованности в соответствии с п. 2 ст. 8.

Используемое в ст. 8 Конвенции понятие «семейная жизнь» автономно и должно рассматриваться вне связи с национальным правом государств-участников. Более того, изучаемая семейная жизнь является таковой не de jure, a de facto 351. Исходя из этого, Европейская Комиссия и Европейский Суд пришли к выводу, что факт рождения, т. е. биологическая связь между матерью и ребенком, как правило, образует семейную жизнь по смыслу ст. 8 даже в случае матери и незаконнорожденного ребенка 352. Кроме того, вопросы семейной жизни могут возникнуть и в случае внебрачной связи, но при условии, что соответствующие лица живут вместе и ведут совместное хозяйство 353. Государство вправе предписывать процедуру для установления действительности таких семейных связей 354.

В своем решении по делу Беррехаб Европейский Суд установил, что совместное проживание не может быть непременным условием семейной жизни между родителями и их несовершеннолетними детьми. По мнению Суда, «из концепции семейной жизни, на которой построена ст. 8, следует, что ребенок, рожденный в рамках такого союза, является ipso jure частью таких взаимоотношений; таким образом, с момента рождения ребенка и в силу самого этого факта между ним и его родителями существует связь, приравниваемая к “семейной жизни”, даже если родители затем и не живут вместе» 355. Однако последующие события могут, безусловно, прервать эту связь. Сфера действия ст. 8 включает также отношения между усыновителем и усыновляемым/удочеряемой 356.

При рассмотрении дела об однополой паре Европейская Комиссия пришла к выводу, что на эти отношения не распространяется право на уважение семейной жизни, но речь может идти об уважении частной жизни 357.

Самого по себе наличия семейных отношений недостаточно для применения ст. 8 Конвенции. Вопрос о семейной жизни возникает только в случае достаточно близкой фактической связи 358. Действительно, если отношения не основаны на подлинной связи, то и вмешательство в них просто-напросто невозможно.

О существовании такой подлинной связи можно судить, в частности, по природе семейных отношений, на которые ссылается петиционер. В случае женатых пар и рожденных в браке детей, а также в случае других близких семейных отношений подобная связь предполагается, за исключением, если ее отсутствие очевидно или доказано 359. Для других отношений подлинность семейной связи определяется фактическими обстоятельствами, например принадлежностью к одному домашнему хозяйству. Если же речь идет не о паре, то учитывается возраст и степень независимости предполагаемой жертвы 360, а также роль семьи в экономической жизни соответствующей общины. Продолжительное добровольное разлучение вызывает предположение, что соответствующие лица не нуждаются в близкой семейной связи.

Право на защиту семейной жизни предполагает право на признание правового отношения между членами семьи. При рассмотрении дела Джонстон как Комиссия, так и Суд пришли к выводу, что, даже несмотря на то, что подлинные семейные отношения могут существовать между двумя живущими вне брака лицами и их ребенком, ст. 8 Конвенции не порождает для государства-участника (в конкретном случае — для Ирландии) обязательства установить для неженатых пар одинаковый статус с женатыми 361.   Государство в любом случае не имеет права вмешиваться в их семейную жизнь и в их отношения с детьми, рожденными в рамках таких отношений 362.

Ст. 8 не предусматривает решения вопроса о том, кому из родителей будет отдана опека над ребенком в случае разъединения семьи вследствие развода или судебного решения. Данный аспект регулируется национальными властями на основе соответствующего внутреннего права 363. Таким образом, ст. 8 не устанавливает приоритетного права ни одного из двух родителей в данном вопросе 364. Сам факт, что после развода не все члены семьи живут под одной крышей, не обязательно приводит к окончанию их семейной жизни или подлинности их семейной связи 365. Если одному из родителей не была присуждена опека над ребенком, но он сохранил подлинную связь с ним, ст. 8 предполагает право на доступ к ребенку 366, если только власти государства не прибегли к одному из оснований для ограничения такого права по п. 2 ст. 8 367.

Европейская конвенция не установила права иностранца на въезд в конкретную страну и пребывание в ней. Вместе с тем иммиграционное законодательство государств-участников не должно противоречить их обязательствам по Конвенции. Исходя из этого, отказ в допуске лица в страну, где находятся его близкие родственники, может повлечь за собой постановку вопроса о возможном нарушении ст. 8 368. По мнению Комиссии, отказ в допуске на территорию или же высылка мужа или жены не противоречат ст. 8, если второй супруг имеет возможность последовать за соответствующим лицом за границу 369.

При рассмотрении дела Абдулазиз, Кабалес и Балкандали Европейский Суд пришел к выводу, что «установленная ст. 8 обязанность не может предполагать общего обязательства Договаривающегося Государства уважать выбор брачной пары избранной ими для проживания страны и допускать на свою территорию супругов, не являющихся их гражданами» 370.

При изучении ситуаций с лицами, лишенными свободы, отправной точкой в рассуждениях Европейской Комиссии была точка зрения о том, что разлучение заключенного с членами его семьи и вызванные этим огорчения — неизбежное следствие факта лишения свободы 371. В этом случае важно решить вопрос, превысило ли вмешательство в пользование правом на семейную жизнь, на которое заключенный имеет право, те ограничения, которые, как правило, испытывает «обычное лицо, лишенное свободы» 372. Однако даже тогда, когда эти ограничения не выдерживают проверки, Комиссия тем не менее все же допускала достаточно широкие «рамки усмотрения» для властей государств, позволяя им ограничивать доступ к лишенным свободы на основаниях, зафиксированных в п. 2 ст. 8 373.

Что же касается права на уважение жилища, то здесь следует отметить, что прецедентное право предоставляет достаточно ограниченные его гарантии. Дело в том, что в случае нарушения данного права власти государств-участников достаточно часто ссылаются на необходимость этого, обосновывая свои притязания одним из оснований, указанных в п. 2 ст. 8. В действительности же там, где это допускается внутренним законодательством, соответствующие государственные учреждения могут обыскивать жилище подозреваемых при наличии как конкретных, так и достаточно неопределенных подозрений в совершении преступления. В равной степени данная ситуация применима и к тем помещениям, где могут иметься улики или доказательства 374.

В своей практике Комиссия пришла к выводу, что владение домом еще не означает, что он является его жилищем, когда, например, человек никогда в нем не проживал. Если продолжительное владение сопровождается «оккупацией дома» в качестве жилища, такое владение является доказательством устойчивой сохраняющейся связи с жилищем. В этой связи хотелось бы отметить, что, по мнению автора, предоставляемая ст. 8 гарантия права на уважение жилища значительно выиграла бы в практическом значении, если бы применение этого права было распространено также на отношения между частными лицами.

Что же касается права на уважение корреспонденции, то сам собой напрашивается вопрос о вскрытии властными органами государства писем частных лиц, о цензуре и иных формах вмешательства в процесс сообщения между лицами. Сразу следует оговориться, что в данном случае государства–участники Европейской конвенции достаточно успешно ссылаются в Страсбурге на ограничение этого права на одном из оснований, предусмотренных п. 2 ст. 8. Более того, Европейская Комиссия на ранней стадии своей деятельности даже утверждала, что ссылка на п. 2 ст. 8 необязательна, когда речь идет о цензуре или ограничениях в отношении корреспонденции заключенных, так как это, по мнению Комиссии, — неизбежное сопутствующее обстоятельство при лишении свободы. Причем правомерным признавалось в том числе вмешательство в процесс сообщения заключенного со своим адвокатом 375. Однако позже в своих решениях сначала по делу о бродяжничестве, а затем по делу Голдер Европейский Суд отверг эту теорию так называемых «сопутствующих обстоятельств» для таких статей, как ст. 8, где все возможности для ограничений прав и свобод содержатся в основном тексте статьи. На этом основании Суд постановил, что любые ограничения должны изучаться на предмет их оправданности хотя бы по одному из оснований, перечисленных в п.2 ст. 8 376. Но даже в этом случае необходимо, по мнению Суда, принять во внимание особое положение заключенного.

Как показало более современное прецедентное право, Комиссия и Суд стали более осторожно подходить к вопросу об обоснованности ограничений со стороны государства права на свободу корреспонденции лиц, лишенных свободы. Говоря об одном из оснований для ограничения этого права по п. 2 ст. 8 (необходимость ограничения в демократическом обществе), Европейская Комиссия, в частности, заявила, что «в контексте современных условий лишения свободы требование демократического общества влечет за собой установление баланса между законными интересами общественного порядка и интересами реабилитации заключенного» 377.

Одновременно возникает вопрос, как рассматривать возможные ограничения со стороны государства на сообщение заключенного с Секретариатом Европейского Суда по правам человека (ранее — с Европейской Комиссией). Дело в том, что государства–участники Европейской конвенции приняли на себя обязательство в соответствии со ст. 34 «никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению» права на частную петицию. Следовательно, здесь уже не может идти речь о каких-либо ограничениях по п. 2 ст. 8. Если автор индивидуальной петиции утверждает, что его сообщению с Европейским Судом в какой бы то ни было форме препятствовало государство, то данная жалоба будет рассматриваться не в качестве отдельной петиции, а в связи с «основной» жалобой.